|
ДАВИД ИСТРЕБЛЯЕТ СБОРЩИКОВ ДАНИ Дошла до Мсра-Мелика весть: «Давид взошел на Цовасар, снес воздвигнутую Мгером стену, восстановил тобою разрушенный храм Богородицы-на-горе, похвалялся: «Я Мсыру не данник. Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — Давиду Сасунскому!» Как услыхал про то Мсра-Мелик, озлился, брызнул слюной, с упреком обратился к Исмил-хатун: — Ах, матушка! Хотел я убить подлого этого сироту, а ты не дала. А теперь видишь, что он натворил? — Ничего, сынок, ведь вы — братья! — молвила Исмил-хатун. — Пускай Мсыр будет твой, а Сасун — Давидов! Ты на него войной не ходи! Вы — братья! Созвал Мсра-Мелик меджлис, созвал мудрецов и обратился к ним за советом, как Сасун разорить, как с Давидом покончить. Был в меджлисе удалой пахлеван по имени Козбадин. Встал он и речь произнес. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал он. — Такому доблестному, славному и державному царю, как ты, не подобает самому идти войной на гяура. Отряди со мной тысячу пахлеванов — я пойду к сасунцам. |
Семилетнюю дань соберу я с них:
|
— На придачу, — примолвил Козбадин, — убью шалого Давида, а его голову тебе в дар принесу. — Нет, мне этого мало! — объявил Мсра-Мелик. — Разрушь Богородицу-на-горе, восстанови стену вокруг моего Цовасара. Козбадин ему на это молвил с поклоном: — Мой властелин! Раз ты повелел, считай, что Богородицу-на-горе я уже снес, а цовасарскую стену восстановил. — Храбрый Козбадин! — сказал ему на это Мсра-Мелик. — Коли так, даю тебе полную волю: набери, сколько надо, войска, возьми, сколько надо, оружия, иди на Сасун, собери дань за семь лет, принеси мне ее, а на придачу — голову шального Давида, чтоб от сердца у меня отлегло. Добром отдадут — бери, не отдадут — Сасун разори, мешки с землею сасунской навьючь на сасунских коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючь и все это доставь в Мсыр. — Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал Козбадин. — А мне что ты за это дашь? — А чего бы тебе хотелось? — Твоего коня-шестинога. — Дам тебе моего коня-шестинога да еще полцарства в придачу. — Уууххх!.. У Козбадина дух захватило от радости. Собрал он рать и во все концы разослал глашатаев, чтобы они славили нашествие его на Сасун. Мсырские женщины хоровод стали водить, песню затянули: |
Идет на Сасун удалой Козбадин -
|
Одна мужа своего ругает на чем свет стоит, другая, глядя на нее, — единственного сына: — А, чтоб ты подох! Чего дома сидишь, бездельник? Вставай, иди на войну, иди на Сасун, а домой возвращайся с добычей! Жила-была в Мсыре старуха — ее когда-то давно из Сасуна сюда пригнали. Мыла она в ручье шерсть, смотрит — идет Козбадиново войско. Она и крикни ему вслед: |
Эй, Козбадин, бахвал, хвастун!
|
Козбадин меч выхватил, замахнулся на старуху. Тут женщины закричали, старуху обступили, сказали Козбадину: — Ты что ж это, на беззащитной старухе удаль свою показываешь? Коли ты такой храбрый, поезжай, Давида лучше убей! Козбадин и военачальники его — Чархадин, Бадин и Судин — с тысячью пахлеванов выступили в поход. Дошли до сасунской границы, на поле Леранском разбили шатры. Взял с собой Козбадин военачальников своих, сорок могучих пахлеванов на сорока верблюдах, вступил в Сасун, вошел в Оганов дворец и такую речь там повел: — Послушайте, что я вам скажу, отцы города Сасуна! Мсра-Мелик послал меня собрать с вас дань за семь лет, а на придачу велел он голову шалого Давида ему привезти. Задрожали от страха колени у Горлана Огана. Велел он зарезать быков и баранов, роскошный пир незваным гостям устроил. — Вы тут пока отдохните, — сказал он, — а я тем временем дань соберу да поищу Давида. — Живо! — возгремел Козбадин. Разве Горлан Оган был изменником? Разве способен он был Давидову голову Мсра-Мелику отдать, загасить светоч сасунскйй? Нет, он боялся, что Давид, узнав о нашествии Козбадиновой рати, вскипит, вызовет Козбадина на единоборство, разозлит Мсра-Мелика и обрушит на отчий край еще горшие беды. Пошел Горлан Оган к хромому попу — Давид у него псалмы читал. Оган обманул Давида, сказал: — Хочется мне, мой мальчик, съесть шашлык из дикого барана. Сходи-ка в горы, убей дикого барана — мы его съедим. — С радостью, дядя! Не знал Давид, какая беда посетила Сасун. Взял он лук, стрелы и пошел на охоту. А Горлан Оган и Пачкун Верго пошли по городу, отобрали сорок девушек, сорок женщин рослых, сорок женщин низкорослых и заперли в большом сарае. Потом отобрали сорок коней, сорок телок, быков и коров и заперли в других сараях. А потом вошли в главную сасунскую сокровищницу, чтобы отмерить сорок вьюков золота. Козбадин, Бадин, Чахардин и Судин сидели, ноги поджав, на ковре. Горлам Оган чувалы держал, а Пачкун Верго ящиком отмерял сасунское золото и ссыпал его в мсырские чувалы. В это время мсырские воины ворвались в Сасун. Дома грабили, жен и дев уводили. А Давид охотился в дальних горах. В полдень убил он дикого барана, взвалил себе на спину и направился в город. По дороге залез в огород к старухе. Давид любил репу — за это его прозвали сасунским шалым репоедом. Залез он в огород, добычу положил наземь, стал наконечником копья репу выкапывать. Выкапывает да ест. А старуха Давида искала. Зашла в огород, да как увидела, что Давид репу уминает, заплакала в три ручья и сказала: — Прах тебя, малый, возьми! Недостоин ты сыном своего отца называться! Чтобы мне своими руками сшить тебе саван, чтобы твою душу архангел унес, шалый ты репоед сасунский! — Нанэ! — молвил Давид. — Неужели у тебя из-за двух несчастных головок репы поворачивается язык так меня клясть? А старуха ему на это: — Как же не клясть тебя, блудный сын? Ты здесь лопаешь репу, а в это время Сасун разоряют. Мсра-Мелик снарядил войско — собрать дань за семь лет. Твои дядья весь город обрыскали, ни женщин, ни девушек не пощадили — собрали и в сарае заперли, а потом их угонят в Мсыр. — Ой-ой-ой! — простонал Давид. — Вот тебе и «ой-ой-ой»! — передразнила старуха. — Пусть рухнет Сасун — и так он уже дотла разорен! Была у меня одна-единственная дочь — и ту отняли, взяли в полон. — Что ты говоришь, нанэ? — Чтоб тебя змея укусила — вот что я говорю! Козбадин и военачальники его сидят в сокровищнице твоего отца, твои дядья, Пачкун Верго да Горлан Оган, отмеряют сасунское золото, ссыпают его в мсырские чувалы, а ты репу жрешь. Чтоб тебя огонь с небес пожрал! Разве ты сын Львораздирателя Мгера? Поддел Давид убитого барана концом копья и пошел со старухой в город. Что же там его ожидало?.. Всякий раз, когда Давид, возвращаясь с охоты, проходил по городу, всюду слышались говор и смех, везде пировали, плясали. Нынче же словно облако скорби накрыло город: отовсюду неслись рыданья и крики, вопли и стоны, всюду, куда ни кинешь взор, — грабеж и побоище, и каждый спасался как мог. Сасунцы проклинали Давида: — Ох уж этот Давид! Чтоб он ногу себе сломал, чтоб и духу его не было в Сасуне! Удивился Давид. — Вот тебе раз! — молвил он. — За что же они меня проклинают? — Как — за что? — сказала старуха. — Ты цовасарскую стену снес, Богородицу-на-горе вновь воздвиг, Мсра-Мелик озлился и рать послал на Сасун, Козбадин со своими военачальниками в город вошел, дань собирает, а воины дома грабят, жен и дев уводят. — Какую же дань хочет с нас взять Мсра-Мелик? — спросил старуху Давид. Старуха ему на это ответила: |
Мсра-Мелик отрядил против нас свою рать,
|
Дядья твои жен и дев отобрали, в сарай загнали, ворота — на запор. Моя единственная дочь там же взаперти сидит. — Нанэ! — молвил Давид. — Проводи меня к этим сараям. Я не дам им угнать в Мсыр не только что твою дочь, а и пылинку из нашего края! Подвела старуха Давида к сараям. Изнутри доносились вопли, рыданья и стоны. У ворот стояли на страже десять мсырских пахлеванов. Давид их всех положил, выломал ворота, жен и дев на свободу выпустил. — Идите домой, матери мои и сестры! — сказал он. — Живите на свободе и молитесь за меня. А я за вас сложу голову в битве. Сасунские жены и девы вышли на волю и, благословляя избавителя своего, пошли по домам — Коли ты, родной наш Давид, трудился — будь сыт, а и не трудился — все равно будь сыт! — говорили они. Подошел Давид к другим сараям, ворота распахнул, сказал: — Выходите, сасунские твари! Расходитесь по хлевам своих хозяев! Освободив женщин сасунских и сасунский скот, Давид подошел к главной сокровищнице отца своего, стал в дверях и обратился к дядьям своим с такими словами: — Вот вы как защищаете отчий край! Я — один и сам за себя отвечаю. А вы взамен одной моей головы целый Сасун отдаете врагу? Заглянул Давид внутрь сокровищницы — и что же он видит? Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин сидят, поджав под себя ноги, Горлан Оган держит чувал, а Пачкун Верго ящиком меряет сасунское золото и осыпает в мсырские чувалы. — Что вы делаете? — крикнул Давид. — Грехи твои искупаем, сумасброд сасунский, — отвечал Горлан Оган. Подошел Давид, взял Верго за руку и сказал: — Дядя Верго! Ты стар, отойди, я буду мерить наше сасунское золото и в мсырские чувалы ссыпать. Пачкун Верго со страху штаны замарал. — Не подпускайте полоумного этого малого, меряйте золото сами! — сказал Козбадин. — Как бы не так! — сказал Давид. — Отмерять золото буду я. — Не в свое дело не суйся, Давид, иди домой, — сказал Горлан Оган. При этих словах выхватил Давид ящик у Пачкуна Верго, перевернул его кверху дном, сперва насыпал лопатой золото на опрокинутое дно, потом сыпал его на пол, а в мсырский чувал дважды опрокинул пустой ящик. — Вот вам один, вот вам другой!.. — сказал он. — Эй, эй, эй! — заорал Козбадин. — Горлан Оган! Ты впустил сюда бешеного этого щенка, чтобы он издевался над нами?! Прогоните его, а не то я сейчас ему голову отсеку! Повел на него грозными очами Давид и сказал: — Ишь ты!.. Так-таки и снесешь? Испугался Козбадин. — Эй, Горлан Оган! — сказал он. — Ты намерен дань Мсыру платить? Коли намерен — плати! А не намерен — я скажу Мсра-Мелику, он придет, ваш Сасун разорит, мешки с землею сасунской навьючит на ваших коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючит и угонит в Мсыр. Разгневался Давид, — Хлеб, вино, всемогущий Господь!.. — вскричал он, схватил ящик, замахнулся на Козбадина; тот голову пригнул, ящик ударился в стену, пробил ее и пролетел такое расстояние, какое только за семь дней можно пройти. Устрашился Козбадин, вскочил и давай Бог ноги! Давид его догнал, схватил за шиворот, семь раз подряд трахнул башкой об стену и сказал: — Поезжай в Мсыр, передай Мсра-Мелику мой поклон и скажи: «У Львораздирателя Мгера есть сын, а зовут его Давид». И еще скажи, чтоб он в другой раз на Сасун рать не двигал, страну нашу не разорял, жен и дев наших не уводил. Про сасунскую дань забудьте! Так говорит Давид, сын Львораздирателя Мгера, огнерожденного Санасара внук: «Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — сасунскому народу. Пусть себе Мелик живет-поживает, а мы тоже будем жить-поживать». Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин в страхе и трепете пустились бежать и перевели дух только на поле Леранском, в своих шатрах. Как скоро очухался Козбадин, кликнул он военачальников своих и сказал: — Обманули мы нашего царя, похвалялись: вот, мол, пойдем на Сасун, соберем дань за семь годов, жен и дев в Мсыр приведем, Давидову голову принесем. Где сасунская дань, где Давидова голова? С каким лицом покажемся мы Мсра-Мелику? — А что ты предлагаешь? — спросил Чархадин. — Поднимемся на Цовасар, — отвечал Козбадин, — разграбим Богородицу-на-горе, разрушим обитель, а награбленное в Мсыр привезем, скажем: это и есть мсырская дань. — А коли узнает Давид? — спросил Бадин. — Мы туда тайком проберемся, — отвечал Козбадин. — Пока Давид спохватится, мы успеем ограбить храм — и во весь опор домой, в Мсыр! — А коли Мсра-Мелик спросит: «Где Давидова башка?» — что мы ему скажем? — дрожа от страха, спросил Судин. — Скажем: Давид улизнул в горы, и мы его так и не могли сыскать, — отвечал Козбадин. Ночью Козбадин собрал свое войско, поднялся на Цовасар и окружил храм Богородицы. Как увидели Чарбахар-Ками и Батман-Буга мсырское войско, друг другу сказали: — Это не паломники! Паломники не все верхом ездят: бывают конные, бывают и пешие. А это, сейчас видно, недобрые люди, разбойники. Затворим ворота, да еще своими спинами подопрем их. Коли то богомольцы, мы им отворим, а коли злодеи, не отворим, пусть едут своею дорогой! Как ни старался Козбадин с тысячью своих пахлеванов, так и не сумел ворота открыть. Наконец Чархадин предложил: — Давайте зайца убьем, возьмем точно такую, как у Давида, капу, заячьей кровью ее пропитаем, перебросим через ворота и скажем: «Эй вы, пахлеваны! Вашего господина убили, подмоги вам ждать неоткуда, к чему вам упорствовать?» Воины мсырские так и сделали. Чарбахар-Ками и Батман-Буга силой были богаты, умом бедны. Как увидели они окрашенную заячьей кровью капу, сказали друг другу: — Это Давидова капа! Посыпали пеплом головы, лица себе исцарапали, но ворот все же не отворили. Тогда Козбадин поднялся на стену и крикнул: — Эй, епископы, архимандриты, священники! Почему ворота на запоре держите? Безумцы вы! Мы вашему Давиду башку срубили и везём ее Мсра-Мелику, не на кого вам теперь надеяться. Отворяйте! Коли добром не отворите, мы ворота повалим, ворвемся, всех вас перебьем. А коли по доброй воле отворите, ни один волос с вашей головы не упадет! Как ни грозил, что ни сулил Козбадин, монахи были непреклонны. — Не отворим! — говорили они друг другу. — Пусть Козбадин надорвется от крика! Среди монахов оказался трусливый архимандрит из рода Пачкуна Верго. Темной ночью, когда сторожа-пахлеваны спали, он прокрался к воротам, распахнул их, и мсырское войско хлынуло в монастырь. Проснулись сторожа, да поздно. Ударили они себя по лбу — и скорей бежать. Мсырские лиходеи разрушили храм и перебили сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников, тридцать девять монахов, храм дочиста разграбили, золото, серебро, драгоценные камни на верблюдов навьючили и повезли в Мсыр. Одному лишь монаху удалось схорониться за трупами, и он уцелел. Как скоро мсырское войско ушло, инок выбрался, первую попавшуюся окровавленную рясу схватил и бегом побежал в Сасун бить тревогу. Отобрал Давид у сборщиков дани отцовское золото и сразу повеселел. Теперь он со своими однолетками, неженатыми юношами и молодыми девушками, каждый день пировал, мясом оленьим лакомился, семилетнее вино гранатное пил, песни разудалые пел. Когда прибежал к Давиду инок, Давид находился в сильном подпитии. Инок прямо с порога крикнул: — Давид! Храм Богородицы-на-горе разрушили, а ты здесь гуляешь? — Подойди поближе, монашек! — сказал ему Давид. — Подойди, не бойся! В чем нуждается монастырь? Может, свечей у вас недохват? Или ладана? Или елея? А может, еще в чем нужду терпите? Бери все, что тебе надобно, и скорей возвращайся, а то опоздаешь к обедне. — На что нам свечи, Давид? — воскликнул монах. — На что нам елей и ладан? Монастыря больше нет! Мсырские душегубы налетели, монастырь разграбили, разнесли, забрали все ценное и умчались. — Э, что ты мне сказки рассказываешь! — отмахнулся от него Давид и обратился к Горлану Огану: — Дядя! Спроси у этого монаха, в чем у них недостаток? В ладане? В елее? В свечах? Отпусти ему, сколько он ни попросит, и пусть сей же час возвращается в монастырь, а не то опоздает к обедне. Монах, видя, что Давид во хмелю и что ему не втолковать, бросил к его ногам окровавленную рясу. Поглядел Давид на окровавленную рясу и, придя в недоумение, спросил: — Эй, брат!.. Что это? Что случилось? — Давид, умоляю тебя: протрезвись! Пришли мсырские воины, убили сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников, сорок монахов, монастырь твой разрушили, разграбили, мсырские вьюки утварью церковной набили и ушли. Мигом хмель соскочил с Давида. — Что такое?.. — воскликнул он. — Разграблен монастырь Богородицы-на-горе? Монахи все перебиты?.. Так я тебя понял, монах?.. А кто был во главе мсырского войска? — Козбадин, — отвечал монах, — с ним тысяча пахлеванов. — Как давно они ушли? — Они ушли в одну сторону, а я тем временем — в другую. — Эй, сотрапезники! — крикнул Давид. — Вы тут пируйте, ешьте и пейте на здоровье, а я за вас постою! Побежал Давид к старухе и все рассказал ей про монастырь. — Нанэ! — опросил он. — По какой дороге я должен идти, чтобы выйти наперерез Козбадину? — Стой у Батманского моста, — отвечала старуха. — Какой бы дорогой ни шел Козбадин, все равно ему моста не миновать. Вырвал с корнем Давид стройный тополь, взвалил его себе на спину и двинулся в путь. Шел, шел, пока не дошел до Батманского моста. А как дошел, тотчас укрылся за высокой скалой. Глядь-поглядь — нет Козбадина. «Неужто он уже прошел через мост, а я опоздал?» — думал Давид. Внезапно послышался конский топот. Козбадин хохотал и орал во все горло: — Здорово мы насолили Давиду! Всех его монахов вырезали, монастырь разрушили и разграбили. Не явился Давид на выручку к своим монахам. Струсил — в горы улепетнул. Что бы ему сейчас передо мною предстать. Схватил бы я его, голову ему отрубил и Мсра-Мелику отвез. И тут как раз Давид из-за скалы вышел. — Ишь ты какой, Козбадин!.. — сказал он. — Так-таки и отрубишь мне голову, коли я пред тобою предстану? А ну, попробуй отруби! С этими словами махнул Давид тополем вправо, махнул влево — все мсырское войско разгромил: кого убил, кого в реку сбросил — никого в живых не оставил. Козбадин припустил было своего коня-шестинога, да не тут-то было! Давид его догнал, схватил, сбросил наземь, хватил его кулаком по лицу, шею ему скривил, губы рассек, зубы выбил, вбил их ему в лоб и в великом гневе воскликнул: — Ах ты мсырский обманщик! Ты что натворил? Разве я тебя пощадил в отцовской сокровищнице, чтобы ты монастырь разрушил, святых отцов перерезал? Козбадин ноги Давиду поцеловал. — Давид! — возопил он. — Богом тебя заклинаю, молю! Пощадить! меня, а я буду тебе верным слугой! — Нет, — возразил Давид. — Ты — слуга Мсра-Мелика, ему и служи. Я тебя не трону. Поезжай в Мсыр и расскажи там, каков Сасун. Пусть Мсра-Мелик придет к нам сюда — мы с ним силами померяемся. А коли не явится — стало быть, он хуже бабы последней. С этими словами схватил Давид Козбадина за шиворот, посадил на коня-шестинога, ноги Козбадину связал под брюхом коня и ударил коня кулаком по крупу. — Теперь вези своего хозяина до самого Мсыра! — примолвил он. Мсырские женщины шерсть мыли в ручье. Как завидели они Козбадина, бросили шерсть, стали поперек дороги, обступили его и все разом заговорили: |
Ай, похвальбишка! Стыд и срам!
|
Козбадин разобиделся, расстроился, рассвирепел и так им ответил: |
У всех у вас короток ум,
|
|
Реклама: |