Эпос "Давид Сасунский"

РОЖДЕНИЕ МГЕРА И СМЕРТЬ ДАВИДА

Давид больше не пил вина.

Он был пьян от любви к Хандут-хатун.

Однажды он ей сказал:

— Хандут! Я вывез тебя из Капуткоха, отнял у пятидесяти пахлеванов — согрешил перед ними. А теперь меня мучает совесть. Слыхал я, что в Гюрджистане красивых девушек не счесть. Я соберу пятьдесят пахлеванов, отведу их в Гюрджистан, сыщу для них пятьдесят невест, постараюсь сделать так, чтобы каждому из них невеста по душе пришлась, всех переженю, а затем возвращусь в Сасун.

А Хандут-хатун на это сказала:

— Давид! Ты меня у отца с матерью отнял, привез сюда, а теперь покидаешь меня, уходишь?

— Хандут! — молвил Давид. — Если даже я тысячу лет проживу рядом с тобой, все равно мне любовью твоей не насытиться. Я должен идти. Не пойду — меня замучает совесть, и я умру.

Знала Хандут: если Давид что скажет — значит, так тому и быть. А Хандут была покорна, как всякая женщина, и она примирилась со своей судьбой.

— Давид! А коли у нас с тобой сын родится, как назвать его? — спросила она.

— Если родится сын, назови его — Мгер, чтобы имя отца моего продолжало жить, — отвечал Давид и протянул жене золотое, усыпанное

драгоценными камнями запястье. — Коли сын родится у нас, надень

ему запястье на правую руку, а коли дочь, то предназначь ей это запястье в приданое. Если долго меня не будет, пошли за мной сына. Я узнаю его по запястью.

Сел Давид на Конька Джалали, призвал себе в помощь хлеб и вино и отправился в путь.

Посетил он пятьдесят стран, разыскал пахлеванов и увел в Гюрджистан.

Увидит пригожую девушку — сейчас к родителям:

— Не выдадите вашу дочь за моего брата? Кто мог отказать Давиду!..

Отыскал Давид пятьдесят красивых девушек и женил пятьдесят пахлеванов — каждого на той, что пришлась ему по душе.

Жила там одна девушка невиданной красоты. Очень она Давиду понравилась, и он сказал:

— А эту я увезу с собой, и будет она служанкой у Хандут-хатун.

— Добрая будет служанка, — молвили пахлеваны.

— А теперь, братцы, — продолжал Давид, — с Богом по домам! И мне пора домой, в Сасун. Всем нам счастливого пути!

Тут все друг другу поклонились, расцеловались, и каждый посадил свою невесту на круп коня.

— Спасибо тебе, Давид! — хором воскликнули пахлеваны. — Ты исполнил наши желания. Да будет твоей тенью удача, а беда — пылью, летящей из-под копыт твоего коня. Пусть враги твои перемрут, а друзья пусть живут-поживают. Счастливо!

Ускакали пахлеваны.

Давид посадил девушку на коня и помчался к Хандут-хатун.

...А теперь обратимся к Хандут-хатун.

Как скоро Давид в Гюрджистан отбыл, Вачо Марджо послал за дочерью.

Хандут-хатун была в ту пору на сносях. Приехала она в отчий дом и тут же родила сына.

Весть о том дошла до Сасуна. Прибыл в Капуткох Кери-Торос и сказал:

— Если это сын Давида, он должен показать свою силу.

Ребенка спеленали, а заместо свивальника обвили, перевязали его цепью от плуга. Малыш заплакал, потянулся, и в то же мгновенье цепь порвалась, обрывки разлетелись в разные стороны и перебили светильники и посуду. Ну да разве у Давида и Хандут мог родиться заморыш?.. Кери-Торос взял малыша на руки, подержал на весу и сказал:

— Это сын Давида, силач!

Принесли большущее корыто, выкупали младенца и тут только углядели, что левая ручонка сжата у него в кулачок. Как ни бились, так и не сумели разжать кулачок.

— Вам — радость, и нам — радость, — сказал Кери-Торосу Вачо Марджо. — Вот только жаль, что мальчик — калека.

Стал Кери-Торос ручку мальчонки растирать и разжал-таки ему кулачок. На ладони у малыша капля крови алела.

— Ого! — воскликнул Кери-Торос. — Младенец превратил весь мир в каплю крови и зажал в кулачке!.. Если он будет жить, то дивные дела совершит. Земле не под силу будет его носить. Только камень способен его удержать.

Прошло два-три дня. Хандут-хатун сына своего окрестила и нарекла его — Мгер.

У других дети росли по годам, Мгер рос по месяцам; у других дети росли по месяцам, Мгер рос по дням и часам. Малое время спустя Кери-Торос привез Хандут-хатун с Мгером в Сасун.

Когда Мгеру исполнилось два года, ростом он был уже с двадцатилетнего пахлевана. Он ходил-гулял по городу, играл с ребятишками.

Через Сасун большая река протекала. Мгер перекинул через нее мост. Если по мосту шли люди, Мгер останавливал их, колотил и приговаривал:

— Собачьи дети! Вы думаете, это я для вас мост перекинул? Зачем вы шляетесь по моему мосту?

Люди поворачивали обратно, спускались к реке и переправлялись вброд. Тогда Мгер подходил к ним, принимался колотить их, да еще и приговаривал:

— Собачьи дети! Ведь я же для вас мост перекинул? Чего же вы вброд лезете? Унесет вас теченьем — грех на моей душе будет.

Горожане Кери-Торосу пожаловались. Кери-Торос призвал Мгера, побранил его, но это не помогло. Тогда Кери-Торос отправил его с матерью в Капуткох. «Пусть Вачо Марджо возится с внуком», — решил он.

Мгер что в Сасуне, что в Капуткохе вел себя одинаково: бил и калечил малых ребят, деревья вырывал с корнями, лазал на неприступные скалы — яйца у орлиц воровал.

У Горлана Огана сердце радовалось.

— Мгер в отца пошел — Давид точно таким в детстве был. А Пачкун Верго ворчал:

— Давид своего чертенка нам подсунул, а сам в Гюрджистан поехал и там веселится напропалую.

А Кери-Торос тяжко вздыхал:

— Мальчишка нам всю душу вымотал. Давайте отправим его опять в Капуткох.

У Хандут-хатун было два брата. Каждый день ходили они в горы на охоту. И вот как-то раз Хандут-хатун обратилась к ним с просьбой:

— Ребята! Возьмите с собой Мгера, а то соседям от него житья нет.

Поутру дядья увели с собой Мгера в горы. Охотились они в тот день неудачно. Мгер погнался за диким бараном, догнал, голову ему отвертел, барана дядьям отдал. Те взвалили добычу Мгеру на спину, а в городе отняли у него барана, пошли к своим дружкам и пропировали с ними до утра.

Прошло две недели.

Наконец Хандут-хатун обратилась к Мгеру с вопросом:

— Мгер! А сам-то ты охотишься или нет?

— Конечно, охочусь, — отвечал он. — Я диких баранов убиваю, взваливаю их себе на спину и несу до самого города. Под городом дядья отнимают у меня добычу, относят ее своим дружкам и вместе с ними пируют.

— Завтра ты дядьям добычу не отдавай, а принеси нам, — приказала мать.

— Ладно, матушка, — сказал Мгер.

Утром дядья взяли Мгера на охоту. Мгер большущего оленя убил. Дядья так и обомлели. Взвалили они добычу Мгеру на спину, а на окраине города остановились и сказали:

— А теперь, Мгер, положи оленя наземь и ступай домой.

— Нет, — сказал Мгер, — я своего оленя вам не отдам.

— То есть как это ты не отдашь?

— А вот так: не отдам — и все тут. Добыча — моя, и я отнесу ее матери.

Старший дядя сказал:

— Говорили нам, что сасунцы — сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле.

Младший дядя сказал старшему:

— Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу. Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший — по другой.

Мгер одной рукой схватил старшего, другой — младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами.

— Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! — сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой.

— Мгер! А где же твои дядья? — спросила Хандут-хатун. — Они тоже нынче с добычей?

— Нет у них никакой добычи, — отвечал Мгер. — Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются.

Хандут-хатун так и ахнула:

— Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил! Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят — Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены.

Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун:

— Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза!

Прибыли мать с сыном в Сасун.

Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу.

Как-то раз Мгер задал матери вопрос:

— Матушка! У меня отца нет?

— Как так нет, ненаглядный мой? — молвила мать. — Твой отец — Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете.

— А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец?

— Твой отец в Гюрджистан уехал — пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь?

— Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить?

Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь.

Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка.

Поравнялся с ним Мгер и крикнул:

— Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей.

А вот мне она под стать — отдай ее мне!

— Мальчишка! — крикнул Давид. — У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать тебе или мне?

Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал:

— Я тебе не позволю ее увезти! Разгневался тут Давид и такие слова произнес:

                              Ай-ай-ай-ай!.. Ну и дела! Молокосос-то!..
                              Ну и дела! Меня супостаты боятся не зря.
                              Конь мой копыта не замочил,
                              Когда мы переплывали моря, -
                              Нынче ручьишко мне путь преградил,
                              Не пропускает меня!.. Что за вздор!
                              Мне кручи и пропасти - все нипочем,
                              А нынче какой-то щелястый забор
                              Встал на пути широком моем!

Мгер недобро поглядел на незнакомца.

— Стало быть, молокосос — это я, ручьишко — это тоже я, и щелястый забор — это тоже я? — спросил он. — Сходи с коня, схватимся врукопашную и поглядим, кто из нас двоих молокосос, кто из нас двоих ручьишко, кто из нас двоих щелястый забор.

Сошел Давид с коня.

— Обожди, — молвил он. — Я девушку отвезу в безопасное место — на вершину вон той горы — и приеду биться с тобой.

— Отвези, — сказал Мгер.

Отвез Давид девушку на гору, воротился. Схватились они с Мгером врукопашную.

Под их ногами земля взрыхлялась, расседалась. Пыль поднялась, небесный свод затмила, ни зги не было видно, а слышно было только, как в клубах пыли отец и сын от натуги пыхтели. Пот ручьями стекал с их лиц и землю в грязь превращал.

Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.

Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит — весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, — сказала она себе. — Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга — и давай драться».

Села Хандут-хатун на белого коня и полетела на поле битвы. Грохот и гром катились по горам и долам. Под облаками пыли две твердыни били друг друга в грудь. Собрались люди, издали глазеют, а ближе подойти не решаются. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

                              Давид! Это я взываю к тебе!
                              Ты просьбу мою исполни, уважь!
                              Голубчик Давид, не бей! Не убей!
                              Это Мгер, это сын единственный наш!

Куда там! Ничего не слышат отец и сын. Глаза у обоих были налиты кровью, и бились оба не на жизнь, а на смерть. Приблизилась Хандут, смотрит - у Давида силы убывают, а у Мгера прибывают. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

                              Мгер! Внемли материнской моей мольбе,
                              Пусть истошный мой вопль до тебя долетит!
                              Я прошу тебя: больше не бей! Не убей!
                              То отец твой родной, то всеславный Давид!

Ни отец, ни сын не прислушались к ее голосу. Бились они, словно буйволы, которых в первый раз выпустили весною из хлева, бились не на жизнь, а на смерть. Раскинула руки Хандут-хатун и, проливая потоки слез, воззвала:

                              Горы! Докличьтесь Кери поскорей -
                              Пусть он разнимет богатырей!

Не тут-то было! Родные - муж и сын - мольбе ее не вняли, а горы и подавно.

Не знает Хандут-хатун, как ей быть. Руки заламывает, волосы рвет на себе и снова взывает:

                              Ветер крылатый, лети
                              И нашепчи Кери:
                              "Бой роковой прекрати,
                              Сына с отцом примири!"

Тут Мгер, шумно дыша, повалил отца и коленом его прижал.

— Эй, эй, молодец, легче! — вскричал Давид. — Этак ты меня убьешь. А что ты скажешь моему удалому сыну?

— Кто твой сын?

— Мгер. У него на правой руке золотое запястье.

— Вот тебе раз! — воскликнул Мгер. — Чтоб у меня отсохла рука! Я же чуть отца не убил!..

Тут он заплакал, припал к стопам отца, поцеловал ему руку.

— Прости, отец! — молвил он.

Давид был уязвлен и гнев свой сдержать не мог.

— Мгер! — сказал он. — Ты вступил со мною в единоборство, ты меня повалил, ты меня опозорил. Молю праведного Бога, чтобы ты был бессмертен, но и бездетен.

Как услыхал Мгер отцово проклятье, в тот же миг вскочил на коня и поскакал в Капуткох.

Дорогой в ушах его звучали слова отца: «...чтобы ты был бессмертен, но и бездетен».

В Капуткохе Мгер созвал сорок неженатых юношей, сорок молодых девушек, сел с ними за стол и, чтобы заглушить отцово проклятье, упился сорокалетним гранатным вином.

Давид, Хандут и девушка прибыли в Сасун. Давид был весь в крови.

— Хандут! — сказал он. — Нагрей воды, я хочу вымыться. Разделся Давид, в корыто большое влез.

Посмотрела Хандут на правое его плечо, видит: Ратный крест стал черный, как сажа.

Ахнула Хандут-хатун и горько заплакала.

— Ты что, Хандут? — спросил ее муж.

— Давид! — сказала она. — Ратный крест у тебя на плече стал черный, как сажа.

И тут вспомнил Давид клятву, что дал он Чымшкик-султан, и ударил себя рукой, по лбу.

— Ах! — простонал он. — Я клятвопреступник! Вот почему Мгер меня и осилил. Я поклялся ей, что вернусь через семь дней, а прошло семь лет!

— Не уезжай, Давид! — молвила Хандут-хатун. — Счастье тебе изменило.

Ты преступил клятву и утратил былую силу. Сражаться ты больше не можешь.

— Нет, — молвил Давид, — мое слово крепко. Я еду.

Взял Давид меч-молнию, сел на Конька Джалали, поехал в Хлат, коня перед самым дворцом осадил.

Высунулась в окно Чымшкик-султан.

— Давид! — сказала она. — Ты дал мне клятву воротиться через семь дней, а прошло уже семь лет. Я так и не вышла замуж — все тебя жду.

— Я забыл свою клятву, — признался Давид. — А нынче вспомнил и вот, как видишь, приехал. Выходи — сразимся.

— Дай мне час времени, — сказала Чымшкик-султан. — Я только надену доспехи, вооружусь и выйду к тебе.

Давид привязал коня у ворот:

— Конь мой пусть побудет здесь, а я пока что пойду в реке искупаюсь.

Разделся Давид ,и вошел в реку.

Берег зарос густым камышом. Дочь Чымшкик-султан спряталась в камыше. Прицелилась она, тетиву натянула и пустила стрелу. Полетела ядовитая стрела, вонзилась Давиду в спину, сердце пробила и вышла через грудь.

Взревел Давид, как семьдесят буйволов. Рев его долетел до Сасуна.

— Ой, горе, горе! — воскликнул Кери-Торос. — Погиб Давид, осиротело наше Сасунское царство!

Тут Горлан Оган как крикнет:

— Дави-и-ид!.. Не бойся! Мы на помощь к тебе идем!

Сели на коней Кери-Торос, Горлан Оган, Чинчхапорик, Хор-Манук, Хор-Гусан и помчались к реке Хлат.

— Давид, мальчик ты мой! Кто пустил в тебя стрелу? — опросил Кери-Торос.

— Не знаю. Кто-то из камыша, — отвечал Давид.

Пошли сасунцы в камыш, долго искали, наконец увидели пригожую девушку, лежавшую на спине. Ее так напугал рев Давида, что она умерла от страха.

То была дочь Чымшкик-султан от Давида. Когда Давид про это узнал, то сказал:

— Это мое семя. Я нарушил клятву, и семя мое меня погубило.

Произнес эти слова Давид — и скончался. Приказал долго жить.

Конек Джалали взбесился. Вскочил на дыбы, оборвал привязь и поскакал. И сколько прохожих ни встречал он на своем пути, всех топтал копытами; сколько лошадей и другого скота ни встречал, всех топтал, убивал. Вихрем прилетел он в Сасун и остановился у дворца Хандут.

Вышла Хандут, смотрит — конь прискакал, а хозяина нет.

...Кери-Торос сказал:

— Давайте посадим Давида в седло, привяжем к коню, чтобы не упал, и двинемся в Сасун джигитуя, с песней на устах — может статься, Хандут не догадается, что умер Давид.

А Хандут-хатун глядит на все четыре стороны — живым или мертвым вернется Давид?

Смотрит, все люди едут — песни поют, джигитуют, только Давид неподвижно сидит в седле, ни направо, ни налево не наклоняется, в играх участия не принимает.

Догадалась Хандут-хатун, что ее Давид мертв, и застонала, запричитала:

                              Достойный пришел,
                              Недостойный пришел,
                              Лишь удалый Давид
                              Домой не пришел.

Верго стоял с нею рядом на кровле.

— Не плачь, Хандут-хатун! — сказал он. — Давид умер, но тебе в утешенье остался я. Удальца Давида ты лишилась — теперь я буду твоим мужем и господином.

Как услышала Хандут-хатун гадкие эти слова, поднялась она на крепостную стену, молвила:

— Умер Давид — и солнце для меня погасло. Нет у меня больше в жизни отрады.

И бросилась вниз.

Головой ударилась о камень, в камне пробила яму, и превратился тот камень в ступу.

Где ударилась грудью Хандут-хатун, там, под сасунской крепостью, доныне бьют два ключа.

Куда упали семь кос Хандут-хатун, там до сей поры высятся семь черных столбов.

Ступа еще и сейчас лежит подле крепости — сасунцы в ней просо толкут.

Отцы города Сасуна, сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников и простой люд сасунский завернули Давида и Хандут в саваны, друг с другом связали, а затем, молитвы творя, плача, рыдая, на Цовасар понесли и там погребли возле храма Богородицы-на-горе.

Семь дней скорбел Сасун.

Умерли Давид и Хандут. А вам и детям вашим долго жить приказали.

Вернуться на верх страницы


Читать предыдущее Читать следующее
Реклама:
Сайт управляется системой uCoz